Книги

    Когда Боннэ закрыл за собой дверь, в комнате внезапно сделалось тихо. Гораздо тише, чем бывает, когда уходит всего лишь один человек. Шум автомобилей на улице стал каким-то приглушенным, словно ударялся о стену плотного воздуха и с трудом просачивался сквозь нее. Кончилась суета прошедшего часа, и только теперь присутствие мертвеца стало ощутимым. Дешевый номер отеля наполнился его властным молчанием, и было не важно, что он одет в пижаму из блестящего красного шелка, точно клоун, выряженный в шутовской наряд. Мертвый, он здесь царил. Важно было другое - он не двигался. Все живое движется, а то, что движется, может быть сильным, изящным или смешным, ему недоступно лишь одно - отрешенное величие неподвижного и застывшего.
    Смерть - в ней было подлинное величие, в ней человек достигал завершенности, да и то на короткое время.

После прочтения книжки понимаешь то, что читал раньше про авиацию было каким-то суррогатом. Здесь все разложено по полочкам, от и до. Человек пролетавший 35 лет, за спиной 19000 часов налета и много типов освоенных самолетов, от ан-2 до ту-154, делится с нами своей жизнью, своим видением авиации изнутри, начиная с лохматых и кончая нынешним временем. Описаны действия каждого члена экипажа в полете, описаны все стадии полета с малейшими нюансами. Реалии жизни капитана воздушного судна, что скрывается за красотой полета: хроническая усталость, постоянное недосыпание, отсутствие какого-либо режима. Для особо тупорылых существ, которые разговаривают по мобильным телефонам во время полета или же не пристегиваются, доходчиво и поучительно объясняется почему так делать нельзя. Рассказывает, почему один человек не сможет посадить тяжелый лайнер и поэтому когда в кино показывают как один человек садит лайнер это все пиздежь и провокация. Про катастрофы и причины приведшие к ним, и что нужно было делать чтобы их избежать. Ну и вообщем много-много чего. Однозначно рекомендую.

Взлет
    Взлет – в высоком, поэтическом смысле – есть нечто прогрессивное, изначально обреченное на успех: взлет – он и есть взлет!
На реальном самолете взлет является одним из сложнейших элементов полета. Казалось бы: установи взлетный режим двигателям, отпусти тормоза и жди пока машина разгонится и создастся подъемная сила. Так, в общем, и делается. Но капитан и экипаж всегда настроены на то, что материальная часть может отказать в самый неподходящий момент.
    Если двигатель откажет в начале разбега, можно прекратить взлет и остановиться.
    Если он откажет на середине разбега, да еще при хорошем встречном ветре, есть шанс, при своевременном начале торможения, остаться на полосе.
    Но если отказ произойдет перед самым отрывом, то прекратить взлет уже нельзя: не хватит полосы. Выкатывание за полосу на скорости за 200 грозит катастрофой. Надо продолжать взлет с отказавшим двигателем.
    Каждый самолет рассчитан на то, что при отказе одного из двигателей на взлете мощности остальных должно хватить для продолжения взлета и набора высоты, обеспечивающей безопасный полет по схеме над аэродромом.
    Но методика взлета в этом случае требует от экипажа сложной и хладнокровной работы, высокого уровня техники пилотирования, точных, филигранных движений.
    Почему двигатели чаще отказывают на взлете? Потому что взлетный режим двигателя – это чрезвычайный, на несколько минут, предельный по напряжению режим. И железо иногда не выдерживает, правда, исключительно редко. А так как это железо вращается со страшной скоростью, более 10000 оборотов в минуту, то центробежные силы разбрасывают разрушающиеся детали с силой разорвавшегося снаряда. Возможно повреждение важных систем, обеспечивающих безопасность полета, возможен пожар.
    На случай пожара предусмотрен маневр, позволяющий в считанные минуты произвести вынужденную посадку.
    Поэтому экипаж, продумывая свои действия перед взлетом, готов и прекратить его, и продолжить, и совершить немедленную вынужденную посадку с эвакуацией пассажиров. И пассажирам перед взлетом бортпроводники показывают аварийные выходы. Это обычная предосторожность разумных людей перед тем, как использовать в своих целях источник повышенной опасности, каковым является самолет, да и любой транспорт.
    Пристегиваться на взлете обязательно потому, что при экстренном торможении пилот создает самолету замедление, способное травмировать непристегнутого пассажира: его просто сбросит с сиденья и ударит о спинку переднего. Нельзя пристегивать к себе малого ребенка – своей массой его можно просто задавить. Надо просто крепко держать ребенка на руках.
    Если взлет производится в сильный ветер, то ветровая болтанка может в наборе высоты резко бросить машину вниз; при этом пассажиры, не пристегнутые ремнями, вылетают из кресел и ударяются головой о потолок или багажные полки. Лучше поберечься. Экипаж-то пристегивается надежно – будьте уверены.
    Броски могут подстерегать самолет и под кучевыми облаками, и в ясном небе. Пока горит световое табло, лучше не отстегиваться. Ремень должен быть затянут.
    Еще одна причина возможного отказа двигателя на взлете – и самая частая – это попадание птицы в реактивный двигатель. Эффект тот же: как артиллерийский снаряд. Из-за птиц очень много аварий и в военной и в гражданской авиации. Заметить птицу и своевременно отвернуть от нее невозможно. Но можно обозначить самолет фарами – считается, что птицы пугаются яркого света и пытаются отвернуть от самолета. Сам я неоднократно испытывал столкновения с мелкими птицами. Удар по кабине – как из ружья, а следов почти не остается, потому что – вскользь.

    Так однажды ночью заходил на посадку в Омске Ту-154, в очень сложных условиях: низкая облачность, моросящий дождь со снегом, ограниченная видимость. Ко времени посадки полоса покрылась недопустимо большим слоем слякоти, и РП дал команду на ее очистку. Несколько тепловых машин сушили полосу; оранжевых маячков и радиосвязи у них не было. Глухая ночь, единственный самолет висел на подходе, люди работали на полосе, а диспетчера старта одолевала дрема. Каким образом он упустил реальное положение вещей, неизвестно, но факт: диспетчер старта к моменту посадки самолета не знал, что на полосе работала техника.
    Там было много чего не согласовано, и многие инструкции были нарушены. В результате получилось так, что когда экипаж, пробившись сквозь непогоду, запросил посадку, диспетчер старта бездумно, автоматически доложил: «Полоса свободна». И диспетчер посадки, ориентируясь на доклад разгильдяя, посадку разрешил.
    Капитан корабля увидел колонну машин прямо перед собой только на выравнивании, после установки малого газа. Он ничего не успел сделать. Самолет весом 80 тонн на скорости 260 километров в час приземлился на колонну автомобилей.
    В этой катастрофе чудом уцелел только экипаж. Оторвавшаяся кабина долго кувыркалась по бетону, а когда остановилась и летчики, отстегнув ремни, смогли из нее выбраться, позади себя на полосе они увидели то, чего не дай бог увидеть никому.

Том Шарп известный английский сатирик-писатель. С этим писателем я познакомился по роману "Уилт", о котором уже писал. Это, кстати начало трилогии об Уилте, потом он еще настругал две книжки про него. Но с первой они конечно никоим образом не сравнятся, первая книжка это вынос мозга :) Потом я прочитал его роман "Флоузы", о чем тоже писал. И вот на днях закончил читать роман "Оскорбление нравственности". Это по счету второй роман в биографии писателя, первый в переводах на русский не замечен, а в английском я не силен. Поэтому вот.

Шарп пребывал некое время в такой интересной стране как ЮАР, и пребывал он там, опять же в интересное время, до 1961 года. Ну сами понимаете, апартеид и все такое. И вот под впечатлением от этого пребывания у него и появился данный сабжевый роман. Сразу скажу, что книжка мне не понравилась и счас объясню почему. Ну во-первых, я уже прочитал его роман "Уилт" и смею предположить, что это было его пиком карьеры, все остальное вторично. Все последующие пункты моего обвинения исходят из первого, и основываются на сравнении. По прочтении сразу видно что роман является предшественником по мастерству писателя, а не по сюжетной линии. Как буд-то мастер нашел необработанный алмаз ("Оскорбление нравственности"), начал его обрабатывать и получил камень чистой воды ("Уилт"). Те же манипуляции с консервативным героем и темой секса, те же полицейские, и чванство высшего общества, потом это все кидает в миксер и хорошо взбивает. Но "Оскорбление нравственности" всего лишь необработанный алмаз, все в нем топорно, порой пошло и неприятно, как буд-то ты сидишь в уже конкретно пьяной компании совершенно трезвый и ты не в струе шуток, разговоров, настроений. Все проходит мимо тебя не задевая твои струны или играя не впопад. Есть какие-то отдельные моменты, где писатель еще не перешел черты, в начале романа, где все завязывается очень интересно и смешно. Там присутствует ЮМОР, а потом постепенно-постепенно юмор плавно превращается в САТИРУ, едкую, тягучую, желтую САТИРУ. И это меня как читателя не очень обрадовало. Поэтому читайте лучше "Уилта".

Кусочек из "Оскорбления нравственности":

    Убедившись таким образом в профессиональной компетентности своего заместителя, коммандант решил заняться анкетой, которую оставил ему Веркрамп. Он легко ответил на несколько первых вопросов и, лишь когда перевернул страницу, у него возникло ощущение, что его мягко затягивают в болото таких сексуальных признаний, где с каждым следующим своим ответом он будет все глубже и глубже увязать в трясине.
    "Была ли у вас в детстве черная нянька?" Кажется, невинный вопрос, и коммандант легко ответил "да", но тут же наткнулся на следующий: "Какой величины была у нее грудь: большая, средняя, маленькая" (нужное подчеркнуть)?" Замешкавшись на минуту, но еще не испытывая никакого беспокойства, он подчеркнул "большая" и прочел дальше: "Какой длины были соски: длинные, средние, короткие?" "Чертовски странный способ бороться с коммунизмом", - - подумал коммандант, пытаясь припомнить длину сосков своей няньки. В конце концов он подчеркнул "длинные" и приступил к следующему вопросу: "Дотрагивалась ли черная нянька до интимных частей вашего тела? Часто, иногда, не часто?" Коммандант старательно искал в ответе слово "никогда", но так и не смог его найти. В итоге он подчеркнул "не часто" и приступил к ответу на очередной вопрос: "В каком возрасте у вас произошло первое семяизвержение? В три года, четыре?.."
    Н-да, похоже, они ни о чем не забыли, -- подумал коммандант, испытывая нарастающее возмущение и раздумывая, что подчеркнуть: "в шесть лет" это не соответствовало истине, но вроде бы меньше * подрывало его авторитет, чем если бы он ответил "в шестнадцать", что было ближе к истине. Он решил остановиться на промежуточной цифре "восемь", припомнив, что, когда .ему было десять лет, у него произошла эмиссия во сне. Уже ответив, однако, он увидел, что угодил в ловушку. Следующий вопрос звучал так: "В каком возрасте у вас была первая эмиссия во сне?", а перечень возрастов начинался с десяти лет. Коммандант ответил "в одиннадцать" и начал подчищать ответ на предыдущий вопрос, чтобы одно не противоречило другому. Пока он этим занимался, на строение у него окончательно испортилось. Он схватился за телефон и набрал номер кабинета Веркрампа. Ответил сержант Брейтенбах.
    Где Веркрамп? - - резко спросил коммандант. Сержант доложил, что того нет на месте, и поинтересовался, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Коммандант вначале ответил отрицательно, но затем передумал: - Я по поводу этой проклятой анкеты. Кто их будет потом смотреть?
    По-моему, доктор фон Блименстейн, - ответил сержант. - Она их составляла.
    Ах она! - прорычал коммандант. - Ну так передайте лейтенанту Веркрампу, что я не намерен отвечать на двадцать пятый вопрос.
    Это о чем?
    О том, сколько раз в день я занимаюсь мастурбацией, - уточнил коммандант. - Скажите Веркрампу, что, на мой взгляд, подобные вопросы - не что иное, как вмешательство в частную жизнь.
    - Слушаюсь, сэр, - ответил сержант Брейтенбах, читая, какие ответы на этот вопрос предлагались в самой анкете. Они располагались в диапазоне от пяти до двадцати пяти.
    Коммандант бросил телефонную трубку, запер анкету в стол и в скверном расположении духа отправился обедать.

Вообще это не одна книжка, а несколько повестей связанных общей темой - срочная служба в армии. Входят в этот цикл повести: "730 дней в сапогах", "Жидяра", "Штабная сука", "Мы - лоси". Сказать, что хорошая книга - не скажешь, и плохая книга не скажешь. Ибо написано очень хорошо, но написано про такую отвратительную вещь как срочная служба в армии. Именно отвратительную, потому как армейской данная служба никоим образом не является, это гнойный нарост, раковая опухоль, это просто некая законодательно прописанная хуйня в вакууме, которые некоторые должны оттянуть 2 года, ну ладно, сейчас уже 1 год, все равно хуйня. Некоторые должны, а некоторые нет. Я лично, эти два года отбарабанил и скажу, что многое описанное там это правда и при этом мне очень и очень повезло, т.к. оттарабанил я своих два года в учебке, при штабе, и не был я в боевых частях. Но многое из того что я видел отражено в данных произведениях, много гадкого, о котором не только говорить, но и вспоминать противно.

Повести, каждая сама по себе, но пересекаются между собой только в одном моменте, смысл которого я вам не подскажу, для этого надо читать. Для некоторых это может показаться шоком, что там написано, сюрриальной композицией, гротеском выдутым из пальца, а вот и нет, там просто описана жизнь в армии.

Из "730 дней в сапогах":

    Чмыри (ед. число «чмо» — человек, морально опущенный). Самые несчастные и убогие в СА существа. Протоплазма, утратившая всякий человеческий облик. Понятие «чмо» («чухан», «чмырь», «чушок») настолько многогранно, что не служившему в армии читателю наверняка будет весьма сложно представить себе этот «героический» образ. Поэтому сейчас я попытаюсь нарисовать приблизительный портрет «классического» чмыря из ЗабВО второй половины восьмидесятых. Небрит, немыт, подшит черной от грязи подшивой двухмесячной давности, зарос паршой до самых глаз, хэбэ или пэша черным-черно и размеров на пять больше, чем надо (равно, как и сапоги), руки покрылись черной коркой, вшей столько, что брось нательную рубаху на пол — она убегает, соплив, вонюч, в карманах постоянно какие-то объедки, всего «шугается», смотрит заискивающе, после первого же тычка валится на пол и плачет, шапка тоже гораздо больше, чем надо, с пришитой кокардой и непременно обгорелая (ночью в печке огонь поддерживал, закемарил, вот и прислонился). Но, несмотря на столь неприглядный вид, чмо способно на многое. Дело в том, что от постоянных побоев, притеснений, издевательств, голода и холода у чмырей прекращается высшая нервная деятельность. Их чувства отключаются. Они не ощущают боли и холода, ничего не соображают и почти разучиваются говорить (то есть отбрасывают то, что функционально оказалось им ненужным).

Вообщем, правильно сказал автор, это надо видеть, потому как по написанному это трудно себе вообразить.

Из "Мы -лоси":

    Одним из последних в нашей роте дембельнулся Оскал. Ему надо было на железнодорожную станцию Харанхой, и прапорщик Зырянов, который как раз ехал туда на шестьдесят шестом за продуктами, согласился его подбросить. Я поехал с Оскалом. Проводить.
    Мы тряслись друг напротив друга в шатком кузове шестьдесят шестого, я — в своем пэша и бушлате, Оскал — в дутой куртке, джинсах и остроносых сапожках. Молчали. Я не сводил с него холодного изучающего взгляда, а он — счастливый придурок — уже и думать обо мне забыл. Цвел, что твой пенициллин, уставившись куда-то в брезент радостным мечтательным взглядом, прямо сквозь меня, как сквозь пустое место. Он весь уже был там, дома, в постели со всеми телками района, с ног до головы залитый пивом и водкой и замотанный магнитофонными пленками модных дискотечных записей. Я даже грешным делом подумал, а не скинуть ли козлину эту с кузова, чтобы жизнь медом не казалась. Все же решил не скидывать: а то потом пришлось бы ждать его хер знает сколько в Харанхое, пока бы он пехом добирался.
    Но все же сама мысль, чтобы обломить кому-то кайф, была настолько приятна, что я сидел себе в уголочке, не спуская с Оскала потухшего взгляда, и неторопливо, со вкусом, продумывал все детали выкидывания из кузова.
    Значит так, сначала нужно врезать ему в переносицу, потом, пока не врубился, головой об борт пару раз проверить, потом бросить на пол, попинать ногами, хлопнуть Мордой об настил, чтоб совсем уж масть потерял, ну а уж затем, схватив за шиворот и ремень, подтащить к корме, перевалить через борт…
    — Не переживай, брат, — вдруг негромко произнес Оскал, сочувственно глядя на меня. — Не все так паршиво, как тебе сейчас кажется. Еще каких-то там триста шестьдесят пять дней, а то и малехо поменьше, — и ты точно так же, как я сейчас, покатишь на дембель белым лебедем, счастливый, что голуби над зоной.
    — Легко тебе гнать… — отмахнулся я.
    — Ну да, как будто я отслужил не два года, брат, — возмутился Оскал. — Тебя же никто не просит служить три или, там, четыре. Отслужи с мое, езжай домой, а по дороге закатишь ко мне…

Чувства, когда кто-то уезжает домой, а ты остаешься за высоким забором трудно передать, потому как очень много чувств, но одно давлеет над всеми, это желание поехать домой вместо него, оно тебя просто разрывает это чувство. Когда кто-то едет на дембель и ты его провожаешь, такое ощущение, что все накопленное им желание уехать передается тебе по наследству, и ты остаешься с этим многократно возросшим чувством один на один.

А последние полгода ты уже сгорел от этого чувства, ты такой дедушка, которого все уже заебало, и ничего тебя не интересует, ты просто ждешь и слышишь как щелкают дни у тебя в голове, негромкими такими щелчками. Проснулся и в голове щелк, еще один день. Идешь в столовку, идешь в штаб, идешь снова в столовку на обед, идешь в штаб, идешь на ужин, после ужина снова в штаб и поздно вечером в казарму, ложишься спать и мысленно отнимаешь еще один день. И все это повторяется много-много раз.

И постоянно потом возникают эти споры между теми кто служил и кто нет, каждый доказывает преимущество своего положения. А я вот не доказываю, мне по-барабану, я просто прошел это и это осталось позади, как детский сад или школа, когда ты не задумываешься и даже не знаешь, что об этом можно задумываться, потому как тебе говорят, что типо НАДО. Это, конечно, все утрированно, я ж в армию даже хотел. Думаешь себе, что мол ты не такой как все, тебе надо отслужить, посмотреть, понять, прочувствовать. Был, смотрел, чувствовал. Да, чувства, что был там зря - нету. Но и чувства, что пробыл там с пользой тоже нету. Состояние такого равновесия, но равновесие это достигнуто событиями с гораздо мощными эмоциональными, физическими и прочего рода составляющими чем на гражданке, просто в разы. Например в жизни знакомишься ты с людьми, общаешься и все такое средненькое, с маленьким такими всплесками, а там ты встречаешь людей, с которых слетела вся эта мелочная шелуха. Человек предстает в своем истинном свете, если гандон, то ГАНДОН, а если хороший человек, то ЧЕЛОВЕЧИЩЕ. Конечно, когда реально посмотришь на вещи со стороны, когда прошло немного времени, то понимаешь, что когда ты был внутри экосистемы и пытался оценить, центр координат у тебя очень сильно смещен, он выпуклый и все события там сразу становятся такими же выпуклыми. Но я действительно встретил там очень замечательных людей, с интересными судьбами и жизненными историями. Ну а гандонов, я повстречал еще больше.

Давным-давно это было, так давно что и части моей (в/ч 2338) уже нет ...

Эта книга о самом поразительном человеке в современной истории бизнеса – Стиве Джобсе – великом предпринимателе эпохи высоких технологий, известном своим индивидуализмом, инакомыслием и бунтарским характером. Авторы подробно описали головокружительный взлет молодого человека, очень рано добившегося успеха, и последовавшее за этим стремительное падение, во время которого Стив был изгнан не только из Apple, но и из компьютерной индустрии вообще.

Смотри как завуалировали: "индивидуализм", "инакомыслие", "бунтарский характер", написали бы, просто, что с точки зрения современного общества этот человек был подонком и отребъем, который через хуй кидал своих друзей и близких, о чем подробно и расписано в данной книжке. Иш, бля, икону нашли.

    Break-Out была полностью готова через сорок восемь часов. В компании думали, что этот проект создавал Джобс, но на самом деле все сделал Воз. «Задача Стива сводилась к покупке леденцов и колы, в то время как Воз разрабатывал игру», – рассказывал Рэнди Виггинтон, молодой студент университета, который впоследствии оказался в Apple.
    Возу удалось выполнить всю работу, применив в приставке до смешного мало микросхем. Это произвело впечатление на Олкорна, и он заплатил Стиву Джобсу тысячу долларов, как и обещал. Однако Стив сказал Возу, что ему заплатили 600 долл., и отдал ему «половину» заработка. Таким образом, Воз, проделавший всю работу, получил в конечном итоге 300 долл., а Стив Джобс положил себе в карман семьсот.
    Впоследствии Олкорн обнаружил, что с игрой возникла проблема. «Мы не могли понять, как сделана игра. А поскольку Джобс и сам в ней не разбирался и не хотел, чтобы мы узнали, что не он ее разработчик, нам пришлось переделать игру, прежде чем запускать ее в производство».
    Воз узнал обо всем только год спустя, и эта история вбила клин в его отношения с Джобсом. Однажды Воз встретил Элла Олкорна в самолете и подошел к нему, чтобы поговорить. Прошло уже достаточно времени, и Воз решил признаться, что именно он разрабатывал схему Break-Out с минимальным количеством микросхем. Во время этого разговора Олкорн вскользь упомянул о сумме в тысячу долларов, которую он заплатил за проект. Воз понял, что его друг и партнер обманул его. Это причинило Возу такую боль, что, как сказал один свидетель этого разговора, он заплакал.

И таких историй в книжке очень и очень не мало.

ps. К устройствам разработанным его корпорацией претензий не имею.

Этот вопрос у меня постоянно возникает когда я скачиваю себе какую-нибудь библиотеку, типа lib.rus.ec или traum. И ответ на этот вопрос математически прост. Берем продолжительность жизни в 60 лет, берем количество прочитанных книг в месяц - 4 штуки (один книжка за неделю) и получаем цифру равную около 3000. Цифра конечно средняя и приблизительная, но очень печальная. Мне тяжело осознавать, что я не прочитаю многое, что существует на свете пачатного и то, что будет существовать. Для справки счас просканировал библиотеку traum и обнаружил в ней 110537 произведений. Даже если взять 1% вменяемых книжек это уже 1000 книг: 30 лет чтения :)

Человек, служивщий в ракетных войсках в Казахстане, командиром роты, потом комендантом, описывает свою службу. Несколько сумбурно, но интересно и познавательно. Всему конечно верить не стоит, но даже если из всего описанного половина правды, то складывается довольно удручающее впечатление о нашей армии, о её ядерном щите, да и вообще. После прочтения сложилось что армия: это блядство, пьянство и воровство. Других мнений не сложилось. Но написано интересно, хоть, я повторяюсь, сумбурно.

Кусочек:

    С некоторыми космонавтами, например с Климуком, я говорил по-душам. Это глубоко несчастные люди, их губили командировочные - 25руб. за сутки пребывания на орбите, не считая зарплаты и разных надбавок. Невесомость - это как алкоголь или наркотик - кислородное голодание и, связанная с ним замедленная или неадекватная реакция. Нет силы тяжести, кровь циркулирует только за счет сокращений сердца, пульс замедляется. Идеальная форма тела в космосе - амеба. Самое страшное, что нет понятий "верх" и "низ". Человек теряет ориентацию и впадает в состояние прострации. "Мы уже никуда не смотрели, в иллюминаторы не выглядывали. По ночам бабы снятся. Просыпаешься, а "низ" в другом месте".
    Благо, на борту всегда было что выпить. Наши люди в этом отношении жалостливы, были бы деньги, механики в кабину занесут. Коньяк проносили в целлофановых кульках. Жидкость при перегрузках не сжимается, в чем Жюль Верн был совершенно прав. Главное было успеть выпить за время пребывания вне пределов видимости с ЦУПа. Американцы, зная это, хорошо представляли себе, что такое русские на орбитальной станции. Пили, да еще как! Со скандалом. Некоторые по 2-3 суток не выходили на связь. Да и немудрено от такой жизни. Коты, например, в невесомости сходят с ума сразу, так как не за что зацепиться, и они не могут перевернуться лапами вниз. Кидаются, рвут кабели, будучи не в силах понять, что хвост им не нужен, и мыши парят посреди клетки.
    Душ - два насоса: один с избыточным давлением, другой - с разрежением. Капли по тебе стекают, теоретически - моют. Если пролил чай, капли вьются вокруг (маслянистая жидкость неопределенного цвета с запахом армянского коньяка).
    Но и в таких условиях желание брало свое. Еще одна загадка космоса: Савицкую драли всем экипажем, только кончить в невесомости никак не получается. Старожилы космодрома рассказывали, как буквально пинками забивали в космический корабль Терешкову, и как та при этом визжала. Во время старта, при ускорении она, якобы, вообще находилась без сознания. Не знаю, как воздействуют полеты на женскую сексуальность, но для мужской потенции они явно противопоказаны.
    Была в Ленинске одна женщина легких нравов, заведующая космической гостиницей. Путалась со всеми космонавтами. Тем до полета запрещали иметь дело с женщинами, но они как-то умудрялись. Изо всех ей понравился разве что Титов Герман Иванович. Тот сумел отодрать ее как до, так и после полета. Из чего заведующая сделала вполне практический вывод: нечего мужикам в космос соваться.
    На полигоне космическое имущество было предметом постоянных преступных посягательств. Перед самым франко-советским полетом военные строители влезли по вентиляционной трубе в камеру космонавтов и срезали со скафандров эмблемы, вышитые знаменитой белгородской мастерицей. Скоро лететь, а на рукавах зияющие дыры... Виновных бы так и не нашли, если бы они нагло не наклеили изображения Персея на обложки своих дембельских альбомов. Разоблачили уже при шмоне.

«Москва – Петушки» – самое известное и значительное произведение Венедикта Ерофеева. В нем ярко обозначились его литературные, философские и музыкальные вкусы, нашла отражение советская действительность конца 60-х годов и передан образ мышления и поведения русского человека.

Периодически встречал упоминания о данной книге и вот недавно удосужился прочитать. Какая хуета - это произведение. И что бы там не говорили, про то что в данном произведении раскрывается русская душа, утонченная и широкая, хуйня это все и пиздеж. Алкогольные бредни на прямом пути к "белочке" непонятного индивидуума с псевдоинтеллектуальными мыслями и соответствующим словесным поносом. А когда некоторые называют ЭТО великим произведением, то я вообще в непонятках, даже если сделать скидку на то, что это типо было запрещенное произведение и самиздат. Да нахер он такой самиздат нужен. Какой в жопу образ мышления и поведения русского человека 60х годов?! Тьфу, бля, в топку! Зря потраченное время ...

    Есть два способа пития одеколона. Правильный и неправильный.
    Правильный заключается в том, чтобы выбулькать парфюм (не очень быстрый, кстати, процесс) в специальный стакан, выпить его залпом и запить ледяной водой. Вода:
    а) смывает (насколько это вообще возможно, конечно) остатки в желудок;
    б) снижает температуру.
    Вы спросите – при чем тут температура? Значит, вы ни хрена не петрите в химии, а равно и в физике. Отвечаю. Спирт при разведении нагревается, и довольно значительно. А в одеколоне его где-то восемьдесят-девяносто процентов, в зависимости от бренда. В желудке он мгновенно реагирует с водой, и вы получаете некую грелку в самом центре своего организма. И чем вода холоднее, тем температура получившейся микстуры, скажем так, нормальней.
    Неправильный способ заключается в предварительном разбавлении одеколона той же водой с целью более гуманного пития. Граждане! Товарищи! Господа! Никогда так не делайте! Этот коктейль – для настоящих мазохистов!
Посудите сами.
    Спирт и вода немедленно реагируют, и раствор нагревается. Водку в жару в пустыне из рюкзака пили когда-нибудь? Примерно то же. Но это еще полбеды. Сивуха (это, в общем, вся та дрянь, которая воняет в одеколоне) мгновенно дает мутно-молочный цвет, а сверху эдакими звездочками плавает масло неизвестной породы. Вот теперь это вам нужно выпить. Впечатляет? Редкая птица допьет этот коктейль до середины.
    Комсомольцы бухали одеколон только правильным способом. А один, самый колоритный комсомолец, который потом с этой, без преувеличения сказать, всесоюзной стройки пошел прямо в тюрьму, тот вообще одеколон не запивал. Но это монстр духа и чудовище пищеварения. Таких единицы.
Что пил лично я?
    «Шипр» и «Тройной» – это классика, и по этой причине не часто в магазине стоит.
    «Горный хрусталь». Ничего так аперитив, почти прозрачный.
    «Гвоздика». Говорят, помогает от комаров. Это правда. После пяти флаконов «Гвоздики» в тайге комар вымирает и его совсем не видно. Он появляется только на следующее утро.
    «Жасмин». Пятьдесят семь копеек. Это я точно помню, потому что в экспедиции по утрам мне нужно было именно один рупь и четырнадцать копеек. А завезли тогда в сельский магазин только «Жасмин» и целый сезон им торговали. Удивительное прозвище у меня, ученого, тогда было – Жасминолог.
    Это я назвал бренды, которые я бухал неоднократно. Разовые же марки я просто не помню. Ну, кто их там разбирал. Одеколон – он и есть одеколон.
    Духи. О!
    Алкаши специально их не берут. Потому что они бывают куда как дороже водки, и покупка их смысла не имеет. Но вот догнаться ими среди ночи – в самый раз. Доводилось и мне. У подруги на туалетном столике, помню, шарился в полной темноте. Нашел. Выпил. Говно. Не, ну на самом деле – говно. Это тот же одеколон, но воняет в тридцать раз сильнее. И, как сказали бы дегустаторы, послевкусие невъебенное, недели на полторы. Уже и трезвый давно, и борщи-шашлыки жрал, и чаем-кофем-шоколадом заливал, ан нет – вся, блядь, кулинария имеет мерзкий вкус французских духов.

    Через час мы поехали к школе, приодетые в тёплое, отстрелявшие своё бойцы, недобитки расформированного отряда...
    Несколько сапёров с нами, солдатики.
    Ходили молча по коридорам, искали что-то.
    Никого уже не было в коридорах, ни Скворца, ни Кеши, ни Андрюхи-Коня, никого...
    В овраге, возле школы, выставив локти и колени, и разбитые головы лежали неузнаваемые, неузнаваемое...
    Трупы своих чеченцы забрали.
    Плохиш раздобыл под досками своей порушенной кухоньки бутылку водки. В «почивальне» стоял и пил ее один, из горла...
    - Меня ведь никто не ждёт. А я приеду, - сказал Плохиш.
    "А они нет" - вот что хотел он сказать.
    Сапёры сняли несколько растяжек на лестницах, и в «почивальне».
    - Качели посмотрите... - попросил я сапёров.
    Они накинули верёвку на качели, потянули, - и стульчик для качания улетел к воротам, покорёженный. Я, стоявший в грязном коридоре, в воде, дёрнулся от звука взрыва, и потерял сознание...

Сильно и правдиво, бессмысленно и страшно.