Валерий Примост "730 дней в сапогах"

Вообще это не одна книжка, а несколько повестей связанных общей темой - срочная служба в армии. Входят в этот цикл повести: "730 дней в сапогах", "Жидяра", "Штабная сука", "Мы - лоси". Сказать, что хорошая книга - не скажешь, и плохая книга не скажешь. Ибо написано очень хорошо, но написано про такую отвратительную вещь как срочная служба в армии. Именно отвратительную, потому как армейской данная служба никоим образом не является, это гнойный нарост, раковая опухоль, это просто некая законодательно прописанная хуйня в вакууме, которые некоторые должны оттянуть 2 года, ну ладно, сейчас уже 1 год, все равно хуйня. Некоторые должны, а некоторые нет. Я лично, эти два года отбарабанил и скажу, что многое описанное там это правда и при этом мне очень и очень повезло, т.к. оттарабанил я своих два года в учебке, при штабе, и не был я в боевых частях. Но многое из того что я видел отражено в данных произведениях, много гадкого, о котором не только говорить, но и вспоминать противно.

Повести, каждая сама по себе, но пересекаются между собой только в одном моменте, смысл которого я вам не подскажу, для этого надо читать. Для некоторых это может показаться шоком, что там написано, сюрриальной композицией, гротеском выдутым из пальца, а вот и нет, там просто описана жизнь в армии.

Из "730 дней в сапогах":

    Чмыри (ед. число «чмо» — человек, морально опущенный). Самые несчастные и убогие в СА существа. Протоплазма, утратившая всякий человеческий облик. Понятие «чмо» («чухан», «чмырь», «чушок») настолько многогранно, что не служившему в армии читателю наверняка будет весьма сложно представить себе этот «героический» образ. Поэтому сейчас я попытаюсь нарисовать приблизительный портрет «классического» чмыря из ЗабВО второй половины восьмидесятых. Небрит, немыт, подшит черной от грязи подшивой двухмесячной давности, зарос паршой до самых глаз, хэбэ или пэша черным-черно и размеров на пять больше, чем надо (равно, как и сапоги), руки покрылись черной коркой, вшей столько, что брось нательную рубаху на пол — она убегает, соплив, вонюч, в карманах постоянно какие-то объедки, всего «шугается», смотрит заискивающе, после первого же тычка валится на пол и плачет, шапка тоже гораздо больше, чем надо, с пришитой кокардой и непременно обгорелая (ночью в печке огонь поддерживал, закемарил, вот и прислонился). Но, несмотря на столь неприглядный вид, чмо способно на многое. Дело в том, что от постоянных побоев, притеснений, издевательств, голода и холода у чмырей прекращается высшая нервная деятельность. Их чувства отключаются. Они не ощущают боли и холода, ничего не соображают и почти разучиваются говорить (то есть отбрасывают то, что функционально оказалось им ненужным).

Вообщем, правильно сказал автор, это надо видеть, потому как по написанному это трудно себе вообразить.

Из "Мы -лоси":

    Одним из последних в нашей роте дембельнулся Оскал. Ему надо было на железнодорожную станцию Харанхой, и прапорщик Зырянов, который как раз ехал туда на шестьдесят шестом за продуктами, согласился его подбросить. Я поехал с Оскалом. Проводить.
    Мы тряслись друг напротив друга в шатком кузове шестьдесят шестого, я — в своем пэша и бушлате, Оскал — в дутой куртке, джинсах и остроносых сапожках. Молчали. Я не сводил с него холодного изучающего взгляда, а он — счастливый придурок — уже и думать обо мне забыл. Цвел, что твой пенициллин, уставившись куда-то в брезент радостным мечтательным взглядом, прямо сквозь меня, как сквозь пустое место. Он весь уже был там, дома, в постели со всеми телками района, с ног до головы залитый пивом и водкой и замотанный магнитофонными пленками модных дискотечных записей. Я даже грешным делом подумал, а не скинуть ли козлину эту с кузова, чтобы жизнь медом не казалась. Все же решил не скидывать: а то потом пришлось бы ждать его хер знает сколько в Харанхое, пока бы он пехом добирался.
    Но все же сама мысль, чтобы обломить кому-то кайф, была настолько приятна, что я сидел себе в уголочке, не спуская с Оскала потухшего взгляда, и неторопливо, со вкусом, продумывал все детали выкидывания из кузова.
    Значит так, сначала нужно врезать ему в переносицу, потом, пока не врубился, головой об борт пару раз проверить, потом бросить на пол, попинать ногами, хлопнуть Мордой об настил, чтоб совсем уж масть потерял, ну а уж затем, схватив за шиворот и ремень, подтащить к корме, перевалить через борт…
    — Не переживай, брат, — вдруг негромко произнес Оскал, сочувственно глядя на меня. — Не все так паршиво, как тебе сейчас кажется. Еще каких-то там триста шестьдесят пять дней, а то и малехо поменьше, — и ты точно так же, как я сейчас, покатишь на дембель белым лебедем, счастливый, что голуби над зоной.
    — Легко тебе гнать… — отмахнулся я.
    — Ну да, как будто я отслужил не два года, брат, — возмутился Оскал. — Тебя же никто не просит служить три или, там, четыре. Отслужи с мое, езжай домой, а по дороге закатишь ко мне…

Чувства, когда кто-то уезжает домой, а ты остаешься за высоким забором трудно передать, потому как очень много чувств, но одно давлеет над всеми, это желание поехать домой вместо него, оно тебя просто разрывает это чувство. Когда кто-то едет на дембель и ты его провожаешь, такое ощущение, что все накопленное им желание уехать передается тебе по наследству, и ты остаешься с этим многократно возросшим чувством один на один.

А последние полгода ты уже сгорел от этого чувства, ты такой дедушка, которого все уже заебало, и ничего тебя не интересует, ты просто ждешь и слышишь как щелкают дни у тебя в голове, негромкими такими щелчками. Проснулся и в голове щелк, еще один день. Идешь в столовку, идешь в штаб, идешь снова в столовку на обед, идешь в штаб, идешь на ужин, после ужина снова в штаб и поздно вечером в казарму, ложишься спать и мысленно отнимаешь еще один день. И все это повторяется много-много раз.

И постоянно потом возникают эти споры между теми кто служил и кто нет, каждый доказывает преимущество своего положения. А я вот не доказываю, мне по-барабану, я просто прошел это и это осталось позади, как детский сад или школа, когда ты не задумываешься и даже не знаешь, что об этом можно задумываться, потому как тебе говорят, что типо НАДО. Это, конечно, все утрированно, я ж в армию даже хотел. Думаешь себе, что мол ты не такой как все, тебе надо отслужить, посмотреть, понять, прочувствовать. Был, смотрел, чувствовал. Да, чувства, что был там зря - нету. Но и чувства, что пробыл там с пользой тоже нету. Состояние такого равновесия, но равновесие это достигнуто событиями с гораздо мощными эмоциональными, физическими и прочего рода составляющими чем на гражданке, просто в разы. Например в жизни знакомишься ты с людьми, общаешься и все такое средненькое, с маленьким такими всплесками, а там ты встречаешь людей, с которых слетела вся эта мелочная шелуха. Человек предстает в своем истинном свете, если гандон, то ГАНДОН, а если хороший человек, то ЧЕЛОВЕЧИЩЕ. Конечно, когда реально посмотришь на вещи со стороны, когда прошло немного времени, то понимаешь, что когда ты был внутри экосистемы и пытался оценить, центр координат у тебя очень сильно смещен, он выпуклый и все события там сразу становятся такими же выпуклыми. Но я действительно встретил там очень замечательных людей, с интересными судьбами и жизненными историями. Ну а гандонов, я повстречал еще больше.

Давным-давно это было, так давно что и части моей (в/ч 2338) уже нет ...