Эмиль Ажар "Вся жизнь впереди"

    С этим щенком было одно сплошное несчастье. Я просто невозможно как полюбил его. Другие тоже, кроме, может, Бананчика, которому на щенка было чихать, он и так был счастлив, без всяких причин; никогда я больше не видел негра, счастливого без всякой причины. Я не выпускал щенка из рук и никак не мог найти ему имя. Стоило мне придумать какое-нибудь – Тарзан или Зорро, и тут же мне начинало казаться, что существует где-то имя, которого нет ни у кого, и оно ждет не дождется моей собаки. В конце концов я выбрал Супер, по решил, что если найду что-нибудь покрасивее, то переменю. Во мне скопилось столько любви, и я всю ее отдавал Суперу. Он появился у меня в самое время, не знаю, что бы я делал без него, наверно, кончил бы тюрягой. Когда я гулял с ним на улице, я чувствовал себя человеком, потому что кроме меня у него в мире не было никого. Я до того его любил, что даже отдал насовсем. Было мне уже лет девять, а в этом возрасте начинаешь задумываться, за исключением тех минут, когда ты счастлив. Никого не хочу обидеть, но надо сказать, что жить у мадам Розы – жуткая тощища, даже если привык. Так что, когда Супер стал подрастать, я из любви к нему решил обеспечить ему жизнь, какую обеспечил бы себе, если бы была возможность. Хочу обратить ваше внимание, что это был не какой-нибудь уличный пес, а настоящий пудель. И тут подвернулась одна дама, которая запричитала, ой, какая хорошенькая собачка, не моя ли она и не хочу ли я ее продать. Одет я был бедно, да и лицо у меня не типично французское, так что она мигом смекнула: эта собака не для меня.
    Я продал Супера за пять сотен, и ему крупно повезло. Пять сотен у этой дамочки я спросил только потому, что хотел быть уверен, что у нее есть башли. Попал я на то, что нужно: у нее была даже машина с шофером, и она сразу же посадила туда Супера и закрыла дверцу на случай, если появятся мои родители и поднимут хай. А сейчас я вам расскажу кое-что, хотя вы мне не поверите. Я взял эти пять сотенных и спустил их через решетку в колодец канализации. А потом сидел на тротуаре и ревел как корова, размазывая кулаком слезы, но был счастлив. У мадам Розы при ее старости, болезнях и безденежье никакой уверенности не было, все висело на волоске, к тому же нам грозил приют, так что это была не жизнь для собаки.
    Когда я вернулся домой и сказал мадам Розе, что продал Супера за пять сотен, а деньги спустил в канализацию, она перепугалась до посинения, взглянула на меня, побежала в свою конуру и закрылась на два поворота. После этого, ложась спать, она обязательно запиралась на ключ, на случай, чтобы я не перерезал ей ночью горло. Ребятня же, когда узнала, тоже подняла страшный хипеш, хотя Супера они по-настоящему не любили, он им был нужен, только чтобы играться.